Данная публикация продолжает серию статьей, направленных на осмысление коллективной травмы, ее влияния на общество и динамику конфликта.
Недавно моя коллега Кристине Ханумян на полном серьезе предложила криминализировать пафос. Позже другой армянский журналист – Татул Акопян – предложил криминализировать лжепатриотизм. Я бы добавил в состав «преступлений» также мифы. Политические и пропагандистские мифы.
Потому что мифы изъели нас. Пафос и мифы. Мы пафосно вербализируем мифы, подпитываем их, придумываем новые. Реальность жизни ставит дилемму перед нами – или жизнь, или мифы. Но мы каждый раз выбираем мифы. Мы не представляем себе жизнь без них, говорим о них с пафосом, они нам родненькие, роднее близких, ценнее жизней близких. И с пафосом погибаем во имя этих мифов, отдавая свою кровь для поддержания жизнеспособности мифов. Наши травмы подпитывают мифы, и мы, вместо того, чтобы осмыслить их и работать с ними, предпочитаем жить в иллюзорной реальности и быть управляемыми.
«Турок – мой враг», «Россия – наш спаситель». Чтобы роль спасителя укоренилась в нашем сознании, постоянно нужна угроза, постоянно нужен «турок». И «спаситель» постоянно обеспечивал нас «турками». И веками они рядом: турок, который враг мой, и Россия, которая «спасает» нас от турка. Вот и получается, что кто-то аккуратно занимается менеджментом наших страхов, управляет ими – в угоду своим интересам. Потому и наши страхи – плод нашей коллективной травмы – всегда бодрствуют и активизируются моментально, как только появляется сигнал о потенциальном «турке».
Почему так получилось, почему нам не удается перебороть свои травмы и взглянуть на окружающий мир без пафоса? С трезвой головой и с открытыми глазами. Не удается вот уже которому поколению. Почему коллективная травма не становится компасом, а наоборот – застилает глаза пеленой?
Наши травмы подпитывают мифы, и мы, вместо того, чтобы осмыслить их и работать с ними, предпочитаем жить в иллюзорной реальности и быть управляемыми.
Очевидно, тут множество причин, и чем глубже вникаешь, тем больше нюансов всплывает. Возможно, все начинается с раннего детства, даже с колыбели. И я пытаюсь объяснить это так называемым «колыбельным агитпропом», выстроив свои размышления по поводу мифов на институте колыбельных песен. Считается, что колыбельные песни являются не только универсальным психотерапевтическим средством, определяющим здоровье ребенка на всю оставшуюся жизнь, но и кодом, призванным донести до младенца жизненно важный объем информации. То есть, сфера воздействия убаюкивающей песни на ребенка гораздо шире прикладного назначения “усыпить, успокоить”.
Фактически, можно говорить о том, что колыбельная является своеобразным СМИ – средством массовой информации, или, точнее, СНИ – средством национальной информации. И в нашем случае было бы интересно рассмотреть, какую важную информацию мы передаем аудитории, т.е. – будущему поколению.
Конечно, я не специалист по колыбельным песням, не изучал специально армянские и другие аналогичные песни и не занимался их сравнительным анализом (хотя кое-что прочитал, изучал). Однако, мне кажется вполне симптоматичным, что припев самой популярной армянской колыбельной звучит так – “Проснись, сынок” (“Зартнир, лао”). Тут дело даже не в том, что такая “просыпательная” риторика противоречит усыпающей сути колыбельной, как явления. Речь о коде, передаваемом хрупкому существу – младенцу. Это – код беспокойства, тревоги, вследствие чего тот всю жизнь несет в себе тревогу, “готовность номер один” – самый грозный термин в армейской терминологии – эдакий приказ о всеобщей готовности. Вот и получается, что вся наша жизнь – это всеобщая готовность, всеобщая тревога.
Почему все так получилось? Я не знаю, какую на самом деле песню поет азербайджанка или турчанка (в армянском восприятии они идентичны) своему чаду, но могу указать на шутливое восприятие армянами их колыбельной: “Спозаранку – за ятаганку”. (Турецкое клинковое холодное оружие ятаган ассоциируется в армянском сознании с геноцидом армян в Османской империи 1915-16 гг.)
И соответственно “Проснись, сынок” – это мессидж младенцу проснуться и быть готовым встретить такого же карапуза, но уже вооруженного.
Где же выход из этого психологического тупика?
Мне кажется, нам надо помочь друг другу избавиться от собственных страхов, от исторических фобий, которые порождаются нашими травмами. В этой ситуации для нас, армян, чрезвычайно важно получить мирный посыл, добрый жест, исходящий из материнского сердца, или, говоря логикой данных соображений – исходящий из колыбельной песни. Фактически, чтобы можно было в наших колыбельных «дать отбой» “чрезвычайке”. И этот мессидж не только направлен вовнутрь, нам следует отправить “мессидж” о чистоте души и помыслов, чтобы и азербайджанская мать могла выбросить на свалку истории свои «страшилки».
Но пока этого нет. Пока мы продолжаем одевать наших детей в хаки. И, как заметил один из моих коллег, в подсознании малышей в «афганках» заложен код: ты растешь для войны. Впрочем, и без этого кода это очевидно, ибо родители говорят об этом без обиняков, открытым текстом, чаще всего – с публичной трибуны. «Солдат родился», гордятся в основном отцы новорожденных, а иногда и матери. А если «солдат» захочет стать космонавтом, поэтом, врачом, ученым? Что в этом плохого и менее патриотичного?
Работа с травмами, которые порождают эмоциональный политический контекст, могла бы изменить многое.
Психологи называют ставшую уже традицией практику – наряжать детей в военную форму – романтизацией и украшательством войны. По их мнению, одевая детей в военную форму, мы подспудно транслируем им мысль о том, что ничего ужасного в этой самой войне нет, и она транслируется как новая норма. И в этом и беда – мы не закладываем в подсознании малышей код возможности избежать войну, найти выход из этого порочного круга.
Более того, новорожденным иногда даем имена погибшего родителя или родственника. Были случаи, когда в одной семье – двое погибших, носивших те же имена и фамилии. Ведь войн было три за последние 30 лет – 1992-94, 2016, 2020 г. И я не понимаю, зачем вершить судьбу человека без него, кто нам дал такое право?
Безусловно, общество, живущее под угрозой войны, функционирует по своим законам, где основа всего – выжить. И для этого важна бдительность, восхваление солдата, который свою жизнь сегодня отдаст, чтобы защитить других. И одежда цвета хаки может носить мессидж общественного уважения к нему, а также доверия и поддержки армии. Однако, в то же время тотальное обрамление в хаки цвет может указывать на неспособность нашего общества обеспечить безопасность политикой и дипломатией, интеллектом и современными знаниями.
А жаль. Работа с травмами, которые порождают эмоциональный политический контекст, могла бы изменить многое. Например, стимулировала бы развитие критического мышления – люди бы делали более взвешенный и правильный выбор. И, возможно, мы приблизились бы к меритократии – «власти достойных», когда высшие руководящие должности занимают наиболее достойные и способные люди, которым не нужно будет играть на наших травмах, чтобы управлять нами, которые не будут использовать мифы и пафос, чтобы удерживать свою власть.
————————————————————-
Автор: Гегам Багдасарян совместно с Indie Peace
Фото: Севак Асрян
Данный материал является частью инициативы Indie Peace по коллективной травме, финансируемый Европейским союзом. Мнения, выраженные в этом материале, являются исключительной ответственностью организации Indie Peace и не обязательно отражают мнения Европейского союза. Упоминаемые в материале топонимы/географические названия представлены в том виде, в котором их использовали люди, упомянутые в статье.
